Карабах. Фрагмент церкви Св. Степаноса в Тоге

Авг 07, 2014

Aвтономный статус Арцаха (Карабаха) в составе Персии В 30-40-е годы XIII века Закавказье завоевали монголо-татары. Благодаря усилиям известного князя АрцахаХачена Гасан-Джалала удается частично спасти край от нашествия.

Однако после смерти князя (1216 г.) жертвой монголов становится также Хачен. Положение еще более усугубилось в XV веке – в годы владычества кочевых племен АкКоюнлу и Кара-Коюнлу. В этот период были разрушены многие построенные ранее христианские церкви и памятники. Именно с этих времен край начали именовать Карабахом (согласно наиболее распространенному объяснению, наименование происходит от тюркского “кара” – черный, и персидского “бах” – сад).

В XVI веке в Карабахе формировался ряд самоуправляемых административнополитических единиц, которые именовались меликствами, а их правители – меликами. При Надир-шахе в 1735 г. пять армянских меликств (Дизак, рис. 8. Хачкарыблизнецы, сделанные в Монастыре Дадиванк в XIII веке.

2arcah

Фрагмент церкви Св. Степаноса в Тоге, Гадрутский район, ок. XIII в.

 

 

Кавказская христианская паства до учреждения самостоятельной епархии

Преемница основанной Саранской епархии, учрежденная в г. Астраханская епархия долгое время распространяла свою деятельность на территорию Северного Кавказа. Ее первому епископу Феодосию было присвоено царем Борисом Годуновым наименование Астраханского и Терского по имени двух главных ее городов. До этого Астраханский край в церковном отношении подчинялся Казанской епархии. В Терки уже был монастырь и два храма. Терки стали первым форпостом православия на Северном Кавказе.

С конца XVII в. в прикаспийские области Северного Кавказа стало прибывать большое число казаков-старообрядцев. Казачьи поселения Гребенской линии были официально подчинены Астраханской епархии. С этого времени, по воле царя Петра I, тогдашний епископ Астраханский преосвященный Лаврентий стал также именоваться Ставропольским (по названию построенной Петром I крепости Святого Креста на р.
Сулак). Этот титул вслед за владыкой Лаврентием на протяжении XVIII в.
последовательно носили епископы: Варлаам , Илларион , Мефодий , Антоний , Никифор Феотаки .

На Тереке было не более — церквей. В донесениях войскового начальства шла речь о том, что «в гребенских городках не имеется ни одного попа, за исключением Терской крепости». На «гребне» тогда уже существовали Червленый, Щедринский, Курдюковский, Старогладковский и Новогладковский казачьи городки. Укрепление и расширение позиций России на Северном Кавказе привело к постройке  Кизлярской крепости и созданию Кизлярской укрепленной линии, состоявшей из нескольких новых станиц. В результате увеличилось число церковных приходов с православным русским населением.

Обширность Астраханской епархии не позволяла ее архиереям лично наблюдать и руководить церковной жизнью своей паствы в отдаленных и опасных местах Терека.
Безводные степи, грабежи и разбои на тракте» соединявшем Астрахань с Кизляром, затрудняли сношения архипастырей с ее Кавказской паствой. За XVIII в. астраханские архиереи посетили Терек всего четыре раза. Причем поездка епископа Мефодия, побывавшего в Кизляре, Моздоке и Гребенских станицах, завершилась трагической гибелью архиерея вблизи станицы Червленой. Он по неосторожности сварился в горячих источниках, принимая ванны. Возникла необходимость в назначении для Кавказской паствы Астраханской епархии, «духовных персон, доверия достойных». Они получили название «закащики». Этому доверенному лицу епископа поручалось наблюдение над церковной жизнью определенного района (заказа) и управление его духовенством.
Впервые эта должность появилась вскоре после присоединения гребенских городов к Астраханской епархии. Первым закащиком стал священник Федор Иванов, которому поручалось «смотрение церковного благочиния» и сбор налогов в виде венечных и лазаретных пошлин. Первоначально, кроме закащика, за церковным благочинием должен был смотреть также протопоп Терской соборной церкви, но затем этот собор был выделен из заказа. Инструкция, выданная в году Астраханским архиереем закащику, давала ему широкие полномочия в наблюдении за, духовенством и паствой. В указе архиерея на имя войскового атамана гребенских казаков говорилось, чтобы закащику «никакого помешательства не чинилось». Однако большие права, предоставленные закащикам, привели вскоре к неблагоприятным последствиям. Епархиальным властям не раз приходилось умерять чрезмерную строгость своих доверенных лиц, граничащую с произволом и жестокостью.

Институт закащиков тем не менее просуществовал довольно долго. С открытием же в Кизляре духовного правления власть закащика над духовенством была даже усилена. Он вместе с протопопом Кизлярского собора и архимандритом Крестовоздвиженского монастыря являлся непременным членом этого духовного правления. Посылавшиеся из Астрахани ревизии отнюдь не спасали духовенство Северного Кавказа от насилий и самоуправства со стороны закащика. Архивы тех лет пестрят многочисленными жалобами на их действия. При отдаленности епархиального начальства закащик мог чинить самую дикую расправу с подчиненным ему духовенством, моральный уровень которого, впрочем, в то время оставлял желать много лучшего.

Только позже  должность закащика была наконец упразднена. Тогда же в Кизляре был учрежден пост благочинного с подчинением ему всех церквей Азовско-Моздокской линии. К этому времени на Северном Кавказе уже насчитывалось церквей, обслуживавших преимущественно русское население.

Обширность Астраханской епархии и отдаленность от центра вновь создаваемых в Кавказском наместничестве русских поселений вносили много трудностей в духовную жизнь русского православного населения на Северном Кавказе. Церковному строительству препятствовал сильный недостаток духовенства. Когда начали создаваться крепости Азовско-Моздокской линии, при церквах Северного Кавказа недоставало: священников — , диаконов — , дьячков — , пономарей — . Нередко одному священнику приходилось обслуживать несколько приходов, удаленных друг от друга на большое расстояние. Благочинный Георгиевска священник Казьмин в жалобе на имя епархиального архиерея писал: «Приход мой состоит из пяти станиц, яко то: Екатериноградская, Павловская, Марьинская, Георгиевская, Андреевская расстоянием не менее верст. Кроме того, по долгу звания моего, благовременно и безвременно приходится исправлять мирские требы во вновь появляющихся селениях по Потемкинской линии… Приходится переезжать от одной станицы или селения до другого необитаемыми и совсем дикими степями не менее как по верст расстоянием, подвергая почти при всяком таком переезде жизнь свою опасности, в рассуждении обитающих в соседстве горских черкес и пр. иноверных народов, кои нередко не токмо обезоруженных людей, но воинские команды, в большом числе, проезжающие в плен захватывали или умертвляли».

Не на высоте был тогда культурный и нравственный уровень Кавказского духовенства.
Большинство священников было малограмотно, некоторые не могли даже подписаться под донесениями епархиальному начальству. Кадры духовенства пополнялись исключительно за счет детей священнослужителей, определявшихся иногда на церковные должности в возрасте — лет. «Приток иносословных в духовное звание был крайне ограничен, хотя епархиальные архиереи благожелательно отнеслись к так называемым «заручным постановлениям» прихожан в отношении кандидатов на церковнослужительские должности. Такие одобрения писались по особой печатной форме. Вот одно из них: «Мы, нижеподписавшиеся Александровского уезда, слободы Калиновки атаман Петр Шунько, первые люди и все прихожане, свидетельствуем по чистой нашей совести, что желающий быть при нашей церкви житель Николай Степанов Вышневецкий — человек добрый, не пьяница, в домостроительстве своем не ленивый, не клеветник, не сварлив, не любодейца, не убийца, в воровстве и обманах не изобличен, добронравен и поведения честного, а потому мы желаем иметь его при нашей церкви, — в чем сие одобрение даем». Лишь в последней четверти XVIII века по распоряжению Св.
Синода, кроме предоставления такого одобрения, ставленников проверяли в знании краткого катехизиса. В их документах однообразные отметки: «Катехизис знает и силу его понимает». Однако по недостатку кандидатов на священнослужительские должности, эти испытания нередко производились только для формы. Одобрение же получал тот, кто соглашался поступить на более выгодных для прихода условиях. И только в году Указом Св. Синода представление приходских заручных прошений было запрещено.

Беспрерывные набеги горцев, бедность и малочисленность приходов, скудное обеспечение духовенства, его приниженное положение — все это создавало исключительно тяжелую обстановку для распространения и развития христианских идей на Северном Кавказе. Священникам, особенно в казачьих старообрядческих приходах, нередко приходилось зарабатывать себе и семье на пропитание дневное поденной работой у казаков. Многие из них, прося Астраханских епископов о представлении денежного и хлебного жалованья, просили «смиловаться» и «не дать умереть с женою и детьми голодной смертью», ибо «дохода никакого нет». Приверженные старообрядчеству казачьи старшины и атаманы глумились над православным духовенством и даже избивали его, не встречая должного отпора от далекой епархиальной власти. Глава Осетинской комиссии протоиерей А. Лебедев писал Астраханскому владыке: «Не соблаговолено ли будет нашу Моздокскую соборную церковь освободить от власти коменданта, понеже он у нас — в лице вашего преосвященства — имеет власть отдавать всякие приказания, когда, куда и которому священнику ехать не только в приход свой, но и в городки для исправления мирских треб; даже ключи от церкви хранит у себя».

Такое положение не способствовало укреплению Кавказского духовенства. Это было тем более прискорбно, что, ввиду особых условий колонизация края, паства сама тянулась к церкви. «Состав населения был очень пестрый, — пишет Г. Н. Прозрителев, — украинцы однодворцы, отставные гусары, отставные солдаты Кавказского корпуса и их дети, цыгане, люди неразрешенных званий, бывшие запорожцы, разночинцы, не помнящие родства, киевские казаки, пехотные солдаты и т. п. …Переселенцы первое время не имели церквей, несмотря на ходатайства им не разрешали строить церкви, и они оставались без священников. Население в суровой и тяжелой жизни в новом крае, оторванном от всей России, не могло найти себе утешения в церкви. Отсутствие возможности исполнять самые необходимые христианские требы, как крещение и погребение, не говоря уже о церковных службах, только усугубляли тяжелое положение первых переселенцев.

Населению чинились препятствия в том, чтобы построить свою церковь и иметь своего священника, причем чинились самим правительством и исходили от Св. Синода.
Существовали, очевидно, какие-то опасения, что население не в силах будет поддерживать церкви и духовенства, а может быть и опасения за прочность приобретения края. Но будущее не оправдало этой странной настороженности».
Только в результате усиленного ходатайства Саратовского и Кавказского генералгубернатора П. С. Потемкина Св. Синод разрешил возводить храмы на АзовскоМоздокской линии: «Постройка оных позволяется при том однако ж условии, чтоб они строились только в потребных местах (в селах не менее душ), а также, чтоб и к содержанию будущих при них священно-церковнослужителей были изыскиваемы средства». Сооружение Азовско-Моздокской линии заметно увеличило приток новых поселенцев на Северный Кавказ, повлекло бурный рост новых сел на р. Куме и вблизи Ставрополя, что в дальнейшем благотворно сказалось на церковном строительстве и положении Кавказского духовенства.

В распространении христианства среди народов Северного Кавказа большую роль сыграло образование  в Кизляре Осетинской духовной комиссии. Именно она положила начало миссионерской деятельности среди осетинского народа. Инициатива учреждения этой миссии принадлежала грузинским духовным лицам — архиепископу Иосифу и архимандриту Николаю, подавшим  царице Елисавете Петровне челобитную о посылке — для проповеди христианства среди тысяч осетин — находившихся в Москве грузин архимандрита Пахомия и игуменов Христофора и Николая. Они объясняли необходимость этого тем, что осетины издавна придерживались христианской веры. «То доказывают состоящие и поныне в жительствах их каменные со святыми иконами церкви, к коим они охотно прибегают, и посты содержат и когда по случаю увидят какую христианскую духовную персону, с оною поступают ласково, и желательно в дом к себе для посещения неотступно просят, и к принятию греческого вероисповедания весьма склонны, да и мольбищ идолопоклоннических у них нет, но не получая проповеди Слова Божия, молитву творят, взирая только на небо».

В то время Осетия по Белградскому договору России с Турцией считалась зависимой от Кабарды. Прямое вмешательство России в дела Осетии могло бы вызвать протесты Турции на нарушение Белградского трактата. Посылка же в Осетию православной миссии из грузинских духовных лиц, из свиты бежавшего в Россию от персидских полчищ царя Вахтанга VI, позволяла царскому правительству обойти стеснительные условия договора.

Православная миссия во главе с архимандритом Пахомием прибыла в Осетию и основала в районе с. Майрамадага (по р. Фиаг Дон) Осетинское подворье. Затем она развернула широкую миссионерскую работу среди осетин в городах Кизляре, Моздоке, где в была образована духовная школа для обучения новокрещенных осетинских детей. К открытию этой школы в Моздоке уже жило свыше новокрещенных поселенцев и была построена церковь. Правда, миссионерская деятельность грузинского духовенства имела серьезные недостатки.

Ученый Ю. Клапрот, побывавший на Кавказе  так отзывался о христианизации Осетии: «Все их обращение ограничивается крещением; они находили для этого много охотников, т. к. многие повторили этот обряд вследствие того, что окрещенным выдавалось за счет государства аршин грубого полотна на сорочки и штаны, две высушенные севрюги и один латуневый крест. Однако о христианстве горцы ничего не узнавали, кроме того, что они называли себя христианами и умели сделать знак креста».
По словам Буткова, « из Осетинской комиссии показывали душ обоего пола, обращенных в христианство. Но Астраханский преосвященный тогда же доносил, что за нерадением тех духовных лиц и за неисправлением служб, едва ли сей новопросвещенный народ имеет какое понятие о христианском законе». Проповедь христианства среди осетин и ингушей «худой успех имела от грузинских духовных».
Последние «обращающихся удостаивали Св. Крещением с чрезвычайной поспешностью и, чтобы склонить их к принятию сего таинства, употребляли средства более мирские, нежели духовные, между тем, входили часто в разбирательство мирских дел, делали разные друг на друга доносы; а тем самым не исполняли в точности возложенного на них звания».

Знаток истории Осетии проф. Б. В. Скитский в своих «Очерках по истории осетинского народа с древнейших времен» также считает, что служившее в Осетинской комиссии духовенство оказалось не на высоте. Усвоение христианства осетинами было чисто внешним. Стимулом к принятию христианства было желание получить выдаваемые при крещении холст на рубашки и копеек денег, а женщинам сверх того зеркальце и ножницы. «Желание получить эти дары было так велико, что некоторые крестились по нескольку раз, переменяя для этого свое имя и переходя из своего прежнего местожительства в другое».

Грузинские миссионеры жили на Осетинском подворье временно, торгуя привозимой из Кизляра вяленой рыбой и промышляя приискиванием проводников для приезжающих из Грузии. Порта, по настоянию владетельных князей Б. Кабарды, выдвинула
России формальный протест по поводу устройства Осетинского подворья на кабардинской земле. На эту первую миссию обрушилось несчастье.
Возглавлявший ее архимандрит Григорий во время поездки в Грузию был убит.
Осетинское подворье, из-за спора между грузинскими духовными лицами и жителями Куртатинского ущелья, возникшего по наущению кабардинских владетелей, было совершенно разорено. На место убитого архимандрита Григория во главе Осетинской духовной комиссии в году был поставлен архимандрит Порфирий. Однако уже тогда Св. Синод пришел к выводу о необходимости назначения руководителем миссии русского духовного лица и коренного преобразования всей миссионерской деятельности среди осетин, так как большинство недостатков «ни от чего иного, как от худого самих проповедников поведения, а именно: проповедники оные, оставляя близкие к городам здешней империи места без проповеди, отъезжают в отдаленные и дикие, проповедывают на русском или грузинском языке тем, которые их не знают; крещеных оставляют без всякого наставления; возвращаясь же потом к ним, делают под разными видами привязки и чрез то сыскивают случай себя обогащать насильственно, делают всякие притеснения, не стараясь притом нимало их привести в познание веры и закона…» Действительным учреждением Осетинской духовной комиссии надо считать год, когда ее главой был назначен русский священник из Тверской епархии протопоп Афанасий Лебедев. В Св. Синоде ему выдали секретную инструкцию, как он «вместе с прочими находящимися в Осетии священнослужителями поступать должен в обращении тамошнего народа в православную, греко-российскую веру».

Одно из главных наставлений гласило: «Учение иноверным преподавать вы должны из единого Евангелия, Деяний и Посланий апостольских, не отягощая обращаемых разума, яко во младенчестве веры еще сущего, преданиями, кроме самых нужнейших и к основанию веры служащих догматов». Самому Афанасию Лебедеву инструкция предписывала иметь свое пребывание в Моздоке, «в поселении для новокрещенных горских жителей заведенном и осетинских людей наставлять в законе и иметь за ними присмотр». Всем прочим духовным лицам предлагалось остаться навсегда в Осетии.
Протопопу Лебедеву вменялось в обязанность ездить в Осетию «для очевидного свидетельства и наставления», при том, однако, условии, что «порядок в пути и самое продолжение времени в положенном на вас деле зависит не от вашего выбора и произволения, но единственно от распоряжения и наставления Кизлярского коменданта, которому все обстоятельства тамошних народов известны быть могут и без ведома его ничего собою не предпринимать».

В случае же возникшей опасности для жизни во время миссионерских поездок рекомендовалось требовать «вспоможения и защищения» от находящихся в Кизляре и Моздоке команд. Инструкция также предупреждала о том, что духовные лица могут находиться «под некоторым у тех команд надсмотрением, которые принимать будут всякие паче чаяния приносимые на вас жалобы, для сообщения о том к архиерею и Святейшему Синоду». «Здесь, паки, — говорилось далее, — напоминается о тех качествах, каковые вам, избранным на сие евангельское служение неотменно иметь следует. Должны быть вы завсегда трезвенны, целомудры, благоговейны, чинны, кротки, любовны, снисходительны, учительны, оказывать себя пред всеми не ханжами или лицемерами, но искренними и чистосердечными, не склоняться ни под каким видом к какому-либо насилию и лихоимству, ничего не вымогать и отнюдь не брать, ибо должны вы иметь в памяти сие: отправляетесь на сие святое дело не для насыщения алчбы в корыстолюбии, но для приобретения славы Божия, пользы государства и для спасения душ человеческих».

Инструкция оговаривала, что служба церковная среди осетин могла быть отправляема на русском языке, предписывая, однако, «символ веры, десятословие и молитву Господню, с кратким объяснением предать иноверным вразумительным всем им языком». Важное значение имел пункт, касавшийся деятельности Моздокской школы. «Самое трудное дело есть при проповеди иноязычным неразумение взаимное языка, для чего надобно, вопервых, сколько возможно стараться, чтобы из обращенных принимать в учрежденную в Моздоке школу учеников с тем, чтобы они никогда своего не забывали, и чтоб таких со временем, по обучении российской грамоте, и по способности мест, можно было бы посвящать к церквам обращенных во священники и посылать для проповеди».

Задолго до создания  циколы в Моздоке была предпринята попытка открыть миссионерскую школу при Осетинском подворье. Архимандрит Пахомий еще
доносил Св. Синоду: «Понеже ныне мы, нижайшие, двух малолетних осетинцев обучили грузинской грамоте, которых держим при себе на своем коште, и они нам в крещении своего народа великое вспомоществование чинят». Архимандрит Григорий  по этому же поводу писал: «Я с прежде взятых… малолетних три человека уже грамоте совершенно мною и моим коштом обучил, из которых один в нынешнем  Астрахань мною привезен был, который от его преосвященства Мефодия, епископа Астраханского, во иерея посвящен и в Осетию отправлен, а двое к тому еще обученные приготовлены к посвящению».

Св. Синод признавал, что открытие в Осетии школы «есть дело зело нужное». Перед ней была поставлена задача: «Дабы из них подрослые могли определиться в ту же комиссию, а прочие поставляться к тамошнему народу в духовный чин».
Вместо предполагавшегося первоначально открытия школы на человек в Куртатинском ущелье решено было открыть школу в Моздоке. Находившемуся в этом поселении полковнику Гаку было предписано «о скорейшем заведении особливой школы для преподавания обучения новокрещенным осетинским детям закона христианского и российской грамоте». В этой первой в истории осетинского народа школе детей учили псалтырю и молитве. Она, как пишут осетинские историки, подготовила первых грамотных осетин, умевших читать и писать по-русски. По замыслу архимандрита Пахомия в школе сперва намечалось вести обучение на грузинском диалекте, но сменивший его архимандрит Григорий счел нужным учить детей и русской грамоте. Св.
Синод поддержал последнее мнение, чтоб осетины учились «на российском диалекте, а не на другом». Первым преподавателем в школе стал дьячок Романов (из грузинских духовных лиц). Пособиями служили первоначально переведенные архимандритом Пахомием  с грузинского на осетинский язык некоторые духовные книги. Вышла в свет и первая богослужебная книга на осетинском языке с применением грузинских литер. К ним лишь добавлялись знаки, свойственные осетинскому языку. Эта книга, вышедшая на основе грузинского алфавита, положила начало осетинскому книгопечатанию. Вслед за ней стали появляться и новые церковные книги, как об этом можно судить по челобитной архимандрита Григория, в которой он писал Екатерине II: «…в прошлом  по просьбе бывшего в осетинской комиссии архимандрита Пахомия с братиею, по знанию моему азиатских четырех языков комиссии для способности призван… чего ради принужден был и нужда требовала — осетинский язык через два года научиться… и на осетинский язык некоторые духовные книги перевел».
Новый начальник Осетинской духовной комиссии А. Лебедев уже нашел Моздокскую школу в обветшавшем и запущенном состоянии. Придавая большое значение этой осетинской миссионерской духовной школе, Екатерина II в рескрипте на имя Астраханского губернатора Якобия предписала восстановить пришедшее в негодность школьное здание, ибо «нет лучшего способа по обстоятельствам осетинцев и ингушевцев и прочих горцев учинить их прямыми христианами и к здешней стороне приверженным, как просвещением из них молодых людей». В результате Моздокская школа была благоустроена, что позволило увеличить число ее воспитанников. В школе теперь обучали детей русской и осетинской грамоте; чтению церковных книг и церковному пению. Часть воспитанников после окончания поступала в учрежденную Астраханскую духовную семинарию. Уже в ней обучалось девять учеников — осетин. Один из них стал священником в Нарском ущелье. В архивах Северной Осетии есть сведения, что в  католикос Антон с разрешения Св. Синода открыл в самом Моздоке первую осетинскую типографию для напечатания богослужебных книг на осетинском языке.

До этого книги печатались в типографии грузинского царя Ираклия II. В одном из рапортов Св. Синоду протопоп Афанасий Лебедев писал, что наличие в штате Осетинской духовной комиссии лишь четырех священников затрудняет обращение осетин в христианство. В результате в году последовал рескрипт Екатерины II на имя Астраханского губернатора Якобия, в которой повелевалось: «От Святейшего Синода Протопопу Осетинской комиссии дать наставление в том, чтоб он не считал исполненным звание и долг в торопливом сподоблении крещения, а старался бы внушить им силу Христианского учения, и руководствовать ко всякому благонравию; без чего крещение, диким людям преподаваемое, едва ли не может быть названо злоупотреблением из величайших таинств веры христианской». На основании этого рескрипта Св. Синод дал новые указания Осетинской духовной комиссии:
«) Проповедники Слова Божия отнюдь не должны говорить, что присланы по указу, ) предлагать крещение по довольном научении и утверждении в вере, ) никаких непристойных и до звания проповеднического разглашении не чинить».
Место Афанасия Лебедева занял протопоп Иоанн Болгарский. К этому времени обстановка для миссионерской деятельности в Осетии значительно улучшилась.

По Кучук-Кайнарджийскому трактату состоялось окончательное присоединение Кабарды к России  было учреждено Кавказское наместничество, а вновь основанная Кавказская кордонная линия распространилась сплошной цепью военных укреплений от Терека до устья Дона. Донося Астраханскому архиепископу Антонию о религиозном состоянии Осетии, начальник Осетинской духовной комиссии протоиерей И. Болгарский  писал: «В некоторых местах имеются и церкви каменные, только весьма древние, а именно: в Куртатинском ущелье, в деревне Дзигвисе церковь во имя великомученика Георгия с алтарем… В деревне Нузал целая, в которой видно отчасти и стенное изображение св. великомученика Георгия, Федора, Тифона и архистратига Михаила; в деревне Цей церковь во имя Св. Троицы деревянная, состроена из красного дерева, называемого «негниющее».

Не только эти храмы, но и предания о прежней принадлежности к христианству, полуязыческие празднования христианских постов и чтимых православной церковью праздничных дней, почитание Иисуса Христа, Божией Матери, Ильи Пророка, Георгия Победоносца и др. святых — все это и прежде благоприятствовало миссионерской деятельности. Теперь же, после присоединения всей Кабарды к России, появилось еще более возможностей для распространения христианства. В Моздоке из числа крещеных горцев была образована казачья осетинская сотня.

Осетинской духовной комиссии в своей миссионерской деятельности приходилось, кроме всего, парировать происки католических проповедников. Об одном таком случае
рассказывает П. Бутков: «Явились на Осетинское подворье к игумену Григорию с кистинским старшиною два католических патера и один переводчик, что они имеют от папы позволение проповедовать Слово Божие. Полковник Гак, начальник в Моздоке, приказал не допускать их к проповеди и водворению в Осетии; а между тем донес и о сем обстоятельстве Коллегии иностранных дел. Указом ее от августа того же года Кизлярскому коменданту генерал-майору Потапову поступок Гака опробован, предписано и впредь иноверных проповедников стараться удалять и разведать, откуда приехали, и не те ли они, которые в году были в Астрахани два капуцина Франциск-Мария и Сотер, на коих были от армянского архиерея многие жалобы в том, что обращают армян в католицкий закон. Оба тогда же высланы из России, но капуцин Сотер в году через Гданск морем опять сюда прокрался и вторично выслан. Точно ли были те самые патеры, не получено известия. Разведано только, что они приезжали из Ахалциха, под видом купцов для обозрения кистинского народа и православной церкви у них построенной при реке Балсу, и когда увидели в предприятии своем препятствие, то уехали обратно».

Благоприятные возможности для принятия христианства осетинами создавали участившиеся случаи крещения видных осетинских старшин. Так, в Херсоне был крещен влиятельный в Осетии Курман Кубатиев, причем его восприемницей была императрица Екатерина II. Его примеру последовали многие другие старшины — Дударов, Туганов, Гуриев, Цаликов, Аристанов и др. Они просили возобновить разрушенное Осетинское подворье на р. Фиагдоне, построить там церковь и прислать священников. В этой связи Екатерина II в г. дала следующее повеление генералу Гудовичу, стоявшему во главе военной царской администрации на Северном Кавказе:
«Почитая обращение сих народов в христианство и в политическом виде для нас полезным, поелику большая часть их обращалась бы в магометанство, тем более находим их достойными всякого внимания и всякого о них призрения и попечения. Чего ради повелеваем означенных осетинцев охранять от всяких притеснений прочих горских пародов, а паче кабардинцев, подданных наших, коим строжайше то запретить и всеми способами воздерживать, подтверждая, что всякое на них покушение приемлемо будет от нас в равной степени, как будто бы оные происходили подданными внутри империи нашей живущим».

Тогда же Екатериной II был вызван в Петербург архимандрит Гаий, ученый монах, состоявший  на российской службе и являвшийся в то время главным членом Осетинской духовной комиссии. Этой поездкой, пожалуй, открылась новая страница в истории распространения христианства на Северном Кавказе. Была учреждена Моздокско-Маджарская викарная епархия и упразднена просуществовавшая почти полвека Осетинская духовная комиссия. Несмотря на ряд крупных недочетов в ее миссионерской деятельности, даже современная историческая наука даст высокую оценку трудам этой комиссии. «В деятельности этой комиссии, — пишет осетинский историк С. Тотоев, — были известные и положительные стороны. Комиссия содействовала сближению Северной Осетии с Россией путем насаждения и проповеди христианства, а также внедрению первых начатков просвещения среди осетин… Благодаря этой миссии среди осетин появились грамотные люди, знавшие азбуку, умевшие читать часослов, псалтырь и др. книги».

А вот мнение осетинского поэта и общественного деятеля К. Л. Хетагурова: «Немногое могла совершить в то время моздокская комиссия для успешного распространения евангельского учения, но если принять во внимание, что ею отпечатана первая церковная книга на осетинском языке, создано несколько церковнослужителей из природных же осетин, то и эти результаты нужно признать довольно значительными, судя по времени и обстоятельствах тогдашней военной жизни края».

В указе Екатерины II об учреждении Моздокско-Маджарского викариатства говорилось:
«Употребление предками нашими старания, о добровольном распространении Евангельского учения в народах, поблизости к линии Кавказской обитающих, с Божией помощью, имели успех, доказываемый обращением многих осетинцев и тому подобных к церкви нашей благочестивой. Желая, чтоб таковое распространение и утверждение православия в странах сих наилучшим и надежнейшим образом споспешествуемое было, и уважая обширность Астраханской епархии, не дозволяющую тамошнему архиепископу иметь ближайшее о сих народах радение, признали мы за благо учредить в Моздоке епископа викарного Астраханской епархии с именованием Моздокского и Маджарокого, препоручая в его попечение все те обязанности, которые возложены были на Осетинскую духовную комиссию касательно просвещения народов, в близости находящихся».

Штат архиерейскому дому с жалованьем и содержанием епископа в новой епархии устраивался в -м классе. Заведенная прежде школа для обучения горских детей оставлялась на том же, что и раньше, содержании. В управление епископу новой епархии тем же указом поручались «церкви селений: по линии тамошней лежащих, которые ближе и удобнее, по сношению о том с генералом Рязанским, Тамбовским и Кавказским генералгубернатором Гудовичем, снабдя его от Св. Синода потребными наставлениями относительно управления церквами, заведения оных по мере надобности в горских жилищах, производства из тамошних обитателей в священники и причетники». Для пользы дела епископу повелевалось, «смотря по возможности и безопасности», посещать новопросвещенные селения. В Моздоке, где должен был находиться Архиерейский дом, предписывалось также завести мужской и женский монастыри -го класса «для обучения юношества тамошнего обоего пола закону и мастерствам, в общежитии потребным».

Говоря о кандидатах для определения во вновь учреждаемую епархию, царский указ предписывал Св. Синоду «наблюсти, чтобы они, при прочих достоинствах, знали и язык там употребляемый». Выбор Св. Синода пал на архимандрита Гаия, который тогда же был посвящен в сан епископа. Преосвященный Гаий Бараташвили (по другим сведениям — Такаов) был яркой, незаурядной личностью. Родом грузин (по другой версии — осетин), он одно время находился при грузинском посольстве в России, а также по поручению русского правительства участвовал в переговорах с грузинским царем Ираклием. Есть сведения, что он закончил Московскую духовную академию. Гаий был известным грузинским ученым. Он автор «Истории Грузии» и «Грузинской грамматики».
Ему принадлежат переводы на грузинский язык сочинения Марка Аврелия «К самому себе», «Регламента» Петра I, «Истории древнего востока», «Истории Египта» и др. трудов.

По представлению Кавказского наместника П. Потемкина, он был принят на русскую службу и посвящен в архимандриты, а в следующем году возглавил Осетинскую духовную комиссию. Архивные материалы Северо-Осетинского научноисследовательского института («Архиерей Астраханской епархии») показывают, что владыка Гаий обладал «проницательным и дальновидным умом». На свою Моздокскую кафедру он приехал в мае в праздник Вознесения Господня, и в первый же день своего прибытия совершил Божественную литургию. Св. Синод распорядился передать преосвященному Гаию в управление храмы Моздока, Кизляра и других городов Кавказской линии с их уездами, а также Кизлярский Крестовоздвиженский монастырь.
При епископе была учреждена Духовная консистория, созданы штат архиерейского дома и певческий хор. Образование в Моздоке Духовной консистории, данное Св. Синодом преосвященному Гаию разрешение строить церкви для обращенных в христианство горцев и назначать к ним священников свидетельствует о том, что официально именовавшаяся викарной Моздокско-Маджарская епархия фактически являлась самостоятельной. Ее подчинение Астраханской епархии носило номинальный характер.

Даже сам Св. Синод в некоторых своих указах называл Моздокское викариатство особой Моздокской епархией. Для успешного достижения главной цели новой епархии — христианизации горцев, живших вблизи Кавказской линии. Св. Синод дал епископу Гаию особую инструкцию. Она предписывала в деле просвещения осетин следовать инструкции, данной Осетинской духовной комиссии. В том же случае, если епископ найдет нужным употребить для более успешного распространения христианства какие-либо меры, не упомянутые в прежней инструкции, ему надлежало предварительно испрашивать на этот счет указания Св. Синода. Относительно же отправки в Осетию духовных лиц и снабжения их подводами, он также обязан был предварительно заручиться согласием генерал-губернатора Гудовича. Епископу предлагалось прилагать свое попечение к миссионерской школе в Моздоке с тем, «чтобы учение в ней происходило с желаемым успехом, в пристойном порядке и удовольствии их пищею и одеянием, стараясь и о умножении оных согласными расположению тамошних жителей средствами»…

Инструкция рекомендовала преосвященному Гаию заботиться о возобновлении древних храмов, остатки которых сохранились в Осетии, и о постройке новых в случае возникновения нужды. «Только бы сие происходило с довольным рассмотрением и твердым основанием относительно содержания их и будущих при них священно и церковнослужителей». Преосвященный Гаий обязывался прилагать старание, чтобы духовенство этих церквей состояло «из тамошних жителей», преимущественно из воспитанников Моздокской Осетинской школы, из которых наиболее способных надлежало отправлять для завершения образования в Астраханскую духовную семинарию. «В удобные времена» епископу Гаию рекомендовалось по предварительном донесении Св. Синоду и по уведомлению генерал-губернатора Гудовича «посещать новопросвещенные христианством селения».

Таким образом, действия преосвященного Гаия облекались в довольно стеснительные рамки. Не удивительно, что, будучи по натуре ученым человеком, он главное внимание сосредоточил на научной работе. На основе церковнославянской азбуки — кириллицы он впервые составил осетинский алфавит и применил его при составлении катехизиса, называвшегося «Начальное учение человекам, хотящим учиться книг божественного писания». Судя по языку этой книги, епископ Гаий хорошо владел осетинской речью.
Катехизис на осетинском языке вышел в мае. По мнению Г. Цаголова, издание не обошлось без участия «первых интеллигентных осетин, которые к тому времени окончили уже курс в Астраханской духовной семинарии».

Эта редкостная книга долгое время считалась совершенно затерянной, и только позже в количестве около экземпляров была обнаружена в архиве Моздокского собора. Она была рассчитана не только на миссионеров-осетин, но и также на русских и грузинских священников, будучи напечатанной на двух языках: осетинский и русский тексты шли параллельно. Этот труд явился первенцем осетинской книжной литературы. Он приобщал осетин к русской грамоте, к русскому просвещению, положив начало развитию осетинской письменности.

В то же время значительную часть своей энергии владыке Гаию приходилось вкладывать в создание в Моздоке архиерейского дома и монастырей, в благоустройство русских православных церквей епархии, так как число новых приходов, в связи с колонизацией Северного Кавказа, с каждым годом росло. Владыка Гаий рьяно боролся с главнейшим недугом Кавказского духовенства — пьянством. Сохранилось архивное дело о том, как епископ Гаий в станице Новоглядской застал местного священника пьяным и не нашел в его доме приличных для духовного сана книг. Особой подпиской епископ Гаий обязал этого священника, что «ежели и впредь будет в таком же образе, то подвергает себя расстрижению священного сана и отдаче в военную службу». Вместе с тем, Владыка Гаий стремился поднять материальное благосостояние епархиального духовенства. Он настойчиво добивался, чтобы духовенство обеспечивали сами прихожане.
Открытие штатов при новых церквах обуславливалось численностью населения новых приходов и тем, «все ли положенное для священноцерковнослужителей отведено…».
Например, прежде чем открыть  церковь при слободе Старо-Марьевке, вблизи г.
Ставрополя, Владыка Гаий потребовал определенных средств для содержания причта.
После открытия в Моздоке архиерейской кафедры выросло и значение этого города.  Тут было православных и армянских храма. В первые же годы архипастырского служения епископа Гаия из Куртатинского ущелья в Моздок была привезена осетинамипереселенцами древняя кавказская святыня — икона Иверской Божией Матери. Владыка Гаий вышел навстречу из города с крестным ходом. Первоначально эта икона находилась в часовне, а затем  перенесена в построенный Успенский храм. В течение многих десятилетий эта глубоко почитаемая на Кавказе святыня притягивала множество паломников. В праздник Успения к ней стекались тысячи молящихся — русских, осетин, грузин, армян. Местно-чтимая Моздокская икона Божией матери оказывала тем самым огромную благодатную помощь в утверждении и распространении христианства среди народов Северного Кавказа. К сожалению, существование Моздокской епархии оказалось весьма кратковременным, не позволив развернуться с полным блеском дарованиям епископа Гаия.
Через шесть с половиной лет после учреждения, епархия была неожиданно упразднена по причине, как сказано в докладе Св. Синода, малочисленности ее церквей. С этим доводом никак нельзя согласиться, ибо к этому времени Моздокская епархия включала церквей, в том числе соборных, приходских и молитвенных домов. В епархии, несмотря на недостаток духовенства, уже насчитывалось свыше духовных лиц. Все эти церкви с духовенством городов Моздока, Кизляра, Георгиевска, Александрова и Ставрополя снова были присоединены к Астраханской епархии. Сам же епископ Гаий был переведен на вновь учрежденную кафедру в Пензе. Тем не менее его значительный вклад в дело христианизации Северного Кавказа оставил глубокий след в истории Кавказской христианской паствы. Осетинский историк М. С. Тотоев писал:
«Объективно в его деятельности мы находим зерна, которые дали ниву для зарождения осетинской письменности… История осетинской культуры обязана Гайозу («Такаову») как зачинателю, как родоначальнику осетинской письменности, как первому автору осетинского алфавита, пусть даже несовершенного и мало научного, но алфавита, запечатлевшего впервые осетинскую речь на страницах первой дошедшей до нас печатной книги, переведенной и изданной на осетинском языке, благодаря его трудам и хлопотам».

Учреждение в Восточной части Северного Кавказа Моздокско-Маджарской епархии совпало по времени еще с одним выдающимся событием: возникновением на берегах Кубани нового оплота христианства — черноморского казачества. Заселение Кубани казаками началось. Потомки запорожцев — черноморские казаки отличались редкой приверженностью к православной вере, что выгодно их выделяло от остального пестрого русского населения края, легко поддававшегося влиянию старообрядчества и сектантства. Черноморцы переселились первоначально с Украины на Кубань без духовенства, которое осталось при храмах, возведенных казаками за Бугом. С собой они взяли одну только походную церковь, оставив также на Украине служившего в ней престарелого и немощного иеремонаха Антония. Сразу же после высадки первых черноморцев в Тамани встал вопрос об удовлетворении их религиозных нужд. Вскоре, по просьбе войскового судьи А. Головатого, епископ Феодосийский и Мариупольский Иов прислал в войско иеромонаха Исаию. За ним прибыл еще один священник. Тотчас же после поселения на Кубани казаки Старого Копыла собрали рублей на строительство храма, попросили у Войскового правительства разрешить им постройку церкви и ходатайствовали о рукоположении в священники местного казака Михаила Костенко, «доброго состояния человека».

Еще до того как был опубликован «Порядок общей пользы», положивший начало устройству Черноморского войска, его правительство поспешило в октябре.
обратиться к епископу Иову с просьбой разрешить постройку церквей и рукоположить в священники представленных им ставленников из казаков. Однако владыка Иов, сославшись на отсутствие по этому вопросу указаний Св. Синода, отклонил ходатайство Войскового правительства. Кошевому атаману пришлось обратиться в Св. Синод с просьбой о настоятельном и неотложном удовлетворении религиозных потребностей черноморского казачьего войска. Ссылаясь на возникновение в области Фанагории многих новых казачьих поселений, Войсковое правительство писало, что за отсутствием у них церквей и священников многие жители умирают без исповеди и причастия, новорожденные младенцы месяцами ждут крещения. «Народ лишен храмов и богослужения, престарелые жители не могут закончить жизнь свою, как они желали бы по своей набожности». А так как другие архиереи находятся далеко от Черноморского войска — в Воронеже и Полтаве, а епископ Иов — рядом в Феодосии, Войсковое правительство просило Св. Синод повелеть владыке Иову давать разрешение на постройку церквей и рукополагать к ним священников «из достойных людей в казачество». В результате, по повелению Екатерины II, Черномория была причислена к Феодосийской епархии.

Тогда же Св. Синод дал указание епископу Иову: ) рукоположить в священники столько лиц, сколько потребно и одного диакона, ) устроить при церквах для духовенства особые дома, ) назначать постройку церквей только в селениях, имеющих не менее дворов, ) требовать отвода для каждой церкви не менее десятин земли. Возводить в священники позволялось лиц, не обязанных воинской службой и государственными податями, православных по вере и надлежаще подготовленных для служения в храмах.
Там, где не имелось еще построенных церквей, разрешалось ставить походные церкви, но при условии сооружения для духовенства «выгодных домов непременно».
Епископу Иову поручено было смотреть, чтобы не было излишества в количестве церквей, донося Св. Синоду о ходе строительства храмов в Черномории и определенных к ним священников. Уже апреля года во исполнение указов Св. Синода Феодосийская Духовная консистория известила Войсковое правительство о том, что присланные от войска три казака посвящены во стихари. Так было положено начало выборному казачьему духовенству в Черномории. Вскоре и сам владыка Иов приехал через Тамань в Екатеринодар для обозрения своей епархии. Одновременно Екатерина II, по ходатайству Черноморских властей, повелела назначить войсковым протоиереем отца Романа Порохню, положив ему и причту войскового храма особое жалованье от казны. В лице отца Романа Порохни черноморцы получили энергичного духовного пастыря, очень много сделавшего для их религиозного устройства. В ноябре Войсковое правительство просило епископа Иова разрешить поставить походные церкви в новых казачьих куренях, выдать антиминсы и рукоположить в священники двух дьячков.
Владыка Иов, однако, разрешил поставить лишь походные церкви, т. к. оказалось, что для других церквей присланные ставленниками в священники дьячки Андриевский и Белый были совершенно не подготовлены к священническому сану.
Черноморское войско вскоре насчитывало уже куреней. Обеспечение их духовенством было сложным и нелегким делом. Епископ Феодосийский и Мариупольский Иов, митрополит Екатеринославский и Херсонский Гавриил не без основания опасались, что в новых казачьих куренях станут отправлять требы различные самозванцы, выдававшие себя за священников, и бродяги. Вскоре действительно в Черномории появился бродяга, именовавший себя архимандритом Дионисием. Войсковое правительство, со своей стороны, охотно разрешало уход из войска тем из грамотных «письменных» казаков, которые желали принять духовный сан. Казаки выбирали обыкновенно по своим куреням священников, диаконов и причетников, давая им свои одобрительные приговоры.

Предпочтение при этом отдавалось молодым казакам, руки которых еще не были обагрены кровью при боевых действиях с горцами. Одобрительные приговоры мало чем отличались от тех, что давались казакам линейных станиц. Так, казаки Ирклиевского и Брюховецкого куреней, прося разрешить им постройку церкви и рукоположить в ней священником казака куреня Вышестеблиевского Гавриила Куса, исполнявшего обязанности дьячка при Троицкой походной войсковой церкви, писали о нем:
«Свидетельствуем, что от роду Кусу лет, состояния доброго, не пьяница, не убийца, не мщелоимец, в домостроительстве своем исправен и рачителен, не клеветник, не сварлив, в воровстве и обманстве не обличен, женат первым браком на девице».
Сохранился выразительный документ — письмо от кошевого атамана Зах. Чепиги епископу Феодосийскому Гервасию по поводу кандидатов в священники: «Ваше преосвященство, милостивый батько, для стола вашего преосвященства икры свежей бочонка, балыков пар и часть вязиги при сем посылаем и покорнейше прошу прислать архимандриту Екатерино-Лебяжьей пустыни Феофану в помощь иеромонаха и диакона, а подносителей сего кандидатов — диакона Григория Стрещенко, Алексея Волынского, Гавриила Куса, Ивана Сулиму и Федора Соболя святительским рукоположением во священников милостиво не оставить». В ответ Духовная консистория сообщила об этих кандидатах, «что все они с помощью Божиею пресвитерами отпущены при грамотах». Обычно ставленники подвергались архиереем испытанию: их заставляли читать, писать, петь и излагать, как отправляется то или другое богослужение. Войсковое правительство, казачье население и духовные власти были единодушны в стремлении создать выборное духовенство Черномории из людей, излюбленных в приходах, «доброго состояния», по своим нравственным качествам.

Выборное начало прикрепляло духовного пастыря к приходу. Духовенство, избранное из казачьей среды, оставалось вместе с тем в казачьем сословии, получая землю наравне со всеми казаками, а дети его числились в казачьем звании и несли военную службу. Уже в первые годы существования Черноморского войска на таких началах возникло казачье духовенство. По списку, в ведении войскового протоиерея было отстроенных церквей, строящихся и предположенных к сооружению. Всего же в Черномории насчитывалось тогда приходов.

Черноморию посетил новый епископ Феодосийский и Мариупольский преосвященный Христофор. Он дал указание войсковому протоиерею Р. Порохне восполнить недостающее число причетников казаками, избранными куренными обществами и уволенными из войска в духовное звание. Таким образом, уже в первые годы появления на Кубани черноморских казаков, начали создаваться новые приходы, строиться храмы, формироваться кадры своего казачьего духовенства. Оно жило одной общей жизнью с казаками, благодаря чему оно хорошо знало все их духовные нужды.
Между ними было органическое, кровное сродство, что выгодно отличало духовных пастырей Черномории от остальных русских губерний, где к концу XVIII века духовенство уже превратилось в замкнутое сословие. Духовные пастыри Черномории были старшими и наиболее почитаемыми членами казачьей куренной семьи. Все это ставило Черноморское духовенство в особое положение в сравнении с традиционными церковными порядками, установленными во всей Российской империи.

Вскоре в Екатеринодаре было создано духовное правление, в которое, кроме войскового протоиерея, входили секретарь, следователь и депутаты от духовенства. После этого почти все церковные дела, исключая рукоположения в священники, стали вершиться на месте. Правящие епархией архиереи в вопросах, касающихся Черномории, неизменно действовали на почве, расчищенной и подготовленной Екатеринодарским духовным правлением. При отдаленности епархиальных властей, это имело для Черномории немаловажное значение, внося в церковную жизнь элементы казачьего демократизма, унаследованного черноморскими казаками от Запорожской Сечи. Характерно и то, что, несмотря на грубость нравов военного времени и на невежественность и малограмотность Черноморского духовенства, в его среде было, в отличие от духовенства станиц Кавказской линии, гораздо меньше серьезных проступков, требовавших следственного разбора Екатеринодарским духовным правлением. Очень редки были и случаи произвола со стороны войсковой казачьей администрации. Первые казачьи атаманы . Чепига, А. Головатый, С. Белый и войсковой атаман Бурсак (сам сын священника и воспитанник духовной семинарии) очень близка к сердцу принимали интересы церковного строительства и религиозные потребности казачества. Сразу же после постройки на Карасунском куте войскового города Екатеринодара на крепостной площади была поставлена привезенная из-за Буга войсковая походная св. Троицкая церковь, подаренная «войску верных казаков» князем Г. Потемкиным. Над ней на столбах сделали чехол, прочно укрыли его камышом и установили писанный на холсте иконостас. В том же году в Херсоне из старых войсковых пушек были отлиты колоколов. Главный колокол весом пудов имел интересную надпись: «В царствование великия Екатерины вторыя, в память великого гетмана восстановителя войска верных казаков черноморских, светлейшего князя Григория Александровича Потемкина Таврического, усердием кошевого атамана бригадира и кавалера Захария Чепиги и войскового судьи армии полковника и кавалера Антона Головатого сооружался звон сей в Херсоне лета октября -го числа». Эти колокола были привезены на военном судне морским путем из Херсона в Тамань, где был оставлен один колокол весом пудов для первой в Черномории каменной церкви, построенной А. Головатым на свой кошт. Остальные колокола на войсковых дубах по Кубани доставили в Екатеринодар. Казаки торжественно встретили их на берегу. Взвалив колокола на деревянные подкладки и взявшись за канаты, на руках их перетянули в крепость к войсковой походной церкви.  Тут же в торжественной обстановке состоялась закладка первого войскового собора во имя Воскресения Христова. На закладку прибыли со всей Черномории почетные старикиказаки и вся войсковая старшина. Вторая по времени строения церковь была воздвигнута в станице Щербиновской. На нее кошевой атаман Чепига отпустил лес с разобранного в Ейском укреплении ханского дворца.

Уже в первые же годы после переселения черноморцев за Кубань был поставлен казаками вопрос о сооружении в Черноморском войске на войсковой счет казачьей монашеской пустыни.  Екатерина II в своем указе Св. Синоду позволила «устроить монашескую пустынь, в которой бы престарелые да раненые на войне казаки, по благородному желанию своему, могли воспользоваться спокойной в монашестве жизнью». Получив название Екатерино-Лебяжьей св. Николаевской пустыни, этот монастырь сыграл важную роль в формировании Черноморского казачьего духовенства.
Тут постоянно велось обучение казаков, готовящихся стать духовными лицами, церковной службе, чтению на клиросе и церковному пению.

Горячий энтузиазм, с которым черноморские казаки встречали каждый шаг в создании их церковной жизни, являлся разительным контрастом с тем, как воздвигались храмы в зараженных старообрядчеством гребенских казачьих городках. Там епископ Илларион Астраханский и Ставропольский с великим трудом смог принудить казаков начать строительство церквей в Червленом, Старогладковском, Новогладковском и Щедринском городках. И только после того, как в  архиерей вызвал всех священников из казачьих городков в Кизляр, объявив казакам, что попы до тех пор не будут выпущены из крепости, пока церкви в городках не будут отстроены, гребенцы нехотя взялись за это дело. Лишь благодаря усилиям епископа Гаия на Тереке в одно время с Черноморией был достигнут огромный прогресс в развитии и укреплении христианства на Северном Кавказе. К сожалению, поспешное и непродуманное упразднение Моздокско-Маджарской епархии свело на нет многие благие начинания епископа Гаия, отбросив далеко назад эту часть Северного Кавказа с завоеванных тут христианских позиций. Одним из отрицательных последствий этого шага явилось распространение среди кавказской паствы плевел старообрядчества и сектантства.

После упразднения Моздокско-Маджарской епархии к титулу Астраханского епископа было прибавлено наименование Моздокский и Кавказский. Первым архиереем, ставшим так именоваться, был архиепископ Платон Любарский, правивший Кавказской паствой с по год. В связи с тем, что во многих линейных станицах Терека долгое время не было священников, тут начало распространяться старообрядчество.  Кизлярское духовное правление доносило владыке Платону Любарскому, что на Тереке появляются беглые-попы и монахи из Иргизских скитов. Под влиянием этих пришельцев число последователей старообрядчества среди линейных казаков стало расти. Этому немало способствовало и то, что православное население Северного Кавказа было мало знакомо с метинами православия и плохо знало основы христианского вероучения.

Надо сказать, что старообрядчество издавна свило прочное гнездо на Тереке среди гребенских казаков и с ним безуспешно пытались бороться многие астраханские архиереи. Еще  епископ Илларион пошел им на некоторую уступку в двоеперстном крестном сложении, но Св. Синод отменил эту снисходительную меру в отношении гребенцев.

Тогда же на Северном Кавказе начало заметно активизироваться сектантство. По донесению благочинных в Астраханскую духовную консисторию, в селах Прасковее и Покойном молокане толпою врывались в дома священников, крича: «Возьми от нас идолов, представляй нас на суд: мы де того не боимся».

Осетины, оставшиеся без бдительного духовного руководства, вновь стали тяготеть к исламу. Воспользовавшись упразднением Моздокской епархии, кабардинцы крупной партией в человек вторглись в осетинский аул Караджаев, где в церкви вел проповедь христианства русский иеромонах. Они разграбили церковь и изгнали из аула иеромонаха вместе с сопровождавшей его казачьей командой. Этим актом насилия кабардинцы пытались поддержать влияние мусульманства в Осетии. Однако, по повелению царя Павла I, за этот дерзкий поступок они были наказаны. Генерал Кнорринг во главе сильного русского отряда двинулся в Кабарду и занял там несколько аулов. Это первое действие русских войск в защиту поруганной православной церкви привело кабардинцев в смятение, заставив их в дальнейшем вести себя более сдержанно в своих намерениях ослабить христианство и русское влияние в Северной Осетия.

Архиепископ Платон Любарский  вменял в обязанность священникам учить в воскресные и праздничные дни и особенно в посты своих пасомых молитвам, читать им в церкви и на дому «катехизические проповеди, с ясным снисходительным понятию слушателей толкованием». Получившим же духовное образование священникам и могущим составлять проповеди было вменено в обязанность написать в продолжение года по три проповеди, представляя каждую архиерею на просмотр, и затем уже произносить их с церковного амвона «непременно наизусть».

В помощь Кавказскому духовенству по многим приходам были разосланы православные книги. Одновременно для духовного просвещения паствы начали заводиться школы.

Кизлярскому духовному правлению было предложено открыть в приходах школы грамотности, где могли бы обучаться «церковнические и другого звания дети славянороссийской грамоте». Такие школы были открыты в Кизляре и Моздоке. К сожалению, в станицах и селах тогда не возникло ни одной школы.

Архиепископ Платон Любарский открыл также два духовных училища в Кизляре и Георгиевске. Однако фактически они были приходскими школами.  Астраханская духовная консистория предписала своим органам — Кизлярскому и Моздокскому духовным правлениям — выслать в Астраханскую семинарию всех детей духовенства от до лет, собрав их в Георгиевске. Всего набралось мальчиков, т. к., по донесению благочинных, остальные дети еще не достигли указанного школьного возраста. Но благочинным не поверили и за ложные сведения и укрытие детей от посылки в Астрахань оштрафовали. После этого было предписано выслать в семинарию и тех «пристроившихся к месту» детей, которые были уже определены на причетнические места и посвящены в стихарь. Однако Кавказское духовенство упорно не желало учить своих детей в Астраханской духовной семинарии, что объяснялось дальностью и небезопасностью пути, а также скудным питанием бурсаков.

Не последнюю роль играло укоренившееся убеждение, что и без обучения в духовной семинарии можно легко получить священническое место в приходе, тем более что в кандидатах на эти должности всегда имелся большой недостаток. Еще в году, при упразднении Моздокской епархии, против штата в приходах недоставало: священников — , диаконов — , дьячков — , пономарей — . Предпринимавшиеся епархиальной властью попытки вызвать священников из других епархий не давали должных результатов.
Пополнение рядов Кавказского духовенства шло, главным образом, за счет его детей, с ранних лет начинавших прислуживать в церкви. В архивах сохранилось донесение священника села Московского, в котором он писал: «При церкви моего прихода причетнические места состоят праздны, а как у меня есть сына — Иван лет, Николай — лет, то и прошу определить их — одного дьячком, а другого пономарем». А вот другой пример: пономарем к Прасковейской церкви был определен девятилетний сын местного священника, обученный, как пишет отец, «и словесной грамоте и пению просто». Тем не менее на Северном Кавказе всегда было обилие свободных мест в приходах, что, при низком уровне богословского образования, способствовало развитию старообрядчества и сектантства.

Кавказское духовенство было полуграмотно и в большинстве случаев разделяло нравственные недостатки своей паствы, порожденные суровыми условиями военного времени. Оно не могло стоять на свещнице и светить своей пастве. Одной из причин, пожалуй, была отдаленность епархиальных центров. Из-за этого астраханские архипастыри десятками лет не имели общения со своей Кавказской паствой и ее духовными пастырями.

В начале XIX века создалось ненормальное дробление Северного Кавказа на две части в церковно-административном отношении. Юго-восточная часть Северного Кавказа попрежнему входила в состав Астраханской епархии, а северо-западная часть была в ведении Таврическо-Феодосийского викариатства Екатеринославской епархии. Это приводило к отсутствию единства в духовном управлении Кавказской паствой и имело много отрицательных последствий. Только  на короткий срок весь Северный Кавказ, включая Кавказскую область и Черноморию, был подчинен в духовном отношении Астраханской епархии.

Первая четверть XIX века в развитии просвещения и распространения христианства на Северном Кавказе была тем не менее ознаменована рядом значительных событий. Именно в этот период в Черномории широко развернулась просветительная деятельность войскового протоиерея о. Кирилла Российского. На начатой службе у Черноморского войска он пробыл лет и за этот срок построил в Екатеринодаре две церкви, содействовал постройке в Черномории свыше храмов, завел войсковой хор духовных певчих, открыл в крае приходских училищ и основал екатеринодарские войсковое и духовное училища. Его неутомимая, полная кипучей энергии и смелой инициативы -летняя деятельность на посту войскового протоиерея оставила глубокий след в истории Черномории. Он сам, увлекая казаков своими пламенными речами, собирал с книгой и кружкой в руках добровольные пожертвования на религиознопросветительные нужды Черноморского казачьего войска.  Им было открыто в Екатеринодаре начальное училище, ставшее первой гимназией на Северном Кавказе.

Россинский учредил в станицах приходских училищ. Такого количества школ в ту пору не имели даже многие внутренние губернии России. Например, в старейшем Донском казачьем войске было только три приходские школы. Благодаря настоянию Россинского в Екатеринодаре открылось духовное училище. В те времена среди Черноморского духовенства не было совершенно лиц со средним духовным образованием. Некоторые пономари не только писать, но и читать не могли, правя церковную службу по псалтырю и часослову наизусть.

Россинский проявил себя как блестящий проповедник и глубокий ученый. Его перу принадлежит четыре тома речей и проповедей, несколько сочинений по истории и этнографии Черномории. Не удивительно, что скульптор М. Микешин, работая над памятником Екатерине II, поставленным в Екатерииодаре, включил фигуру протоиерея
Россинского в один ряд с выдающимися деятелями Черноморского казачьего войска. В этом заключалось посмертное признание выдающихся заслуг первого просветителя Черномории, замечательного духовного пастыря Северного Кавказа отца Кирилла Россинского.
Кавказские военные власти обратили внимание на успех мусульманской религии среди горских народов. Проповедники ислама стали распространять самую фанатическую ненависть к христианству в России, и ее необходимо было как-то парализовать. Командующий русскими войсками на Кавказе генерал Тормасов предложил использовать для обращения горцев в христианство иезуитов. Однако царь Александр I выразил желание, чтобы для этой цели были найдены способные православные миссионеры. После чего была вновь возобновлена деятельность Осетинской духовной комиссии, правда, теперь она находилась в Тифлисе и подчинялась учрежденному Грузинскому экзархату. В его ведение были также переведены из Астраханской епархии приходы с православным осетинским населением. Их число, впрочем, к этому времени сократилось из-за совращения осетин в ислам до душ. На возрожденную комиссию указом Св. Синода от года были возложены те же обязанности, что лежали на прежней, Моздокской комиссии.

Новая Осетинская духовная комиссия, возглавленная архиепископом Досифеем, имела в своем составе архимандрита, семь священников, пять диаконов, пять церковнослужителей и пять светских лиц. Первоначально она направила свою деятельность преимущественно на восстановление и распространение христианства в Южной Осетии. В первый же год было обращено душ. Особенным оживлением в деятельности Осетинской духовной комиссии отмечен период, когда она была передана в году в подчинение экзарху Грузии архиепископу Феофилакту Русанову. Предметом его особенных забот являлись перевод богослужебных книг на осетинский язык, сооружение и возобновление храмов, расширение миссионерской деятельности среди осетин. В короткий срок работа Осетинской комиссии была значительно улучшена. По предложению владыки Феофилакта Св. Синод  дал ей новую инструкцию.
Обращение осетин в христианство предписывалось теперь вести только духовными средствами, не прибегая к мирским побуждениям и не входя в разбирательство мирских дел. Проповедь миссионеров следовало почитать завершенным не прежде, чем обращенные пожелают иметь церковь и священников. Инструкция предлагала «идти на дело для благовестия без малейшей огласки и без конвоя и выдавать себя не за посланных от правительства, но за простых странников, желающих всем человекам спасения». Там же, где не примут христианской проповеди, рекомендовалось отходить с миром, «а где приемлется, там оставаться для научения и утверждения в вере». «Не преподавать крещения спешно, но удостоверяться многими опытами в искренности обращения».

Благодаря новым началам, положенным в основу деятельности Осетинской духовной комиссии, за время управления Грузинским экзархатом владыки Феофилакта ( — ) число новообращенных в христианство достигло человек. За этот же срок только для осетин было выстроено и восстановлено из руин православных храмов.
Феофилакт Русанов обращал внимание на упорядочение богослужения среди горцев, которое велось в разных местах по-разному: на грузинском, армянском и даже на греческом языках. Он привлек осетина И. Ялгузидзе к переводу ряда духовных книг.
Вскоре в Тифлисе вышел на осетинском языке букварь-молитвенник, затем в году были изданы в одной книге утренние молитвы, катехизис и краткий молитвенник. Он же составил служебник и сокращенный требник, отпечатанные в Москве. Они, как и предшествующие издания, были разосланы по всем осетинским приходам, благодаря чему священники получили возможность служить литургию на осетинском языке.
И. Ялгузидзе сделал также при активном участии нового экзарха Грузии, архиепископа Ионы, перевод Евангелия на осетинский язык. Его рукопись была с одобрения Св. Синода направлена в Российское Библейское общество для напечатания в количестве экз. К сожалению, намерение это так и не было реализовано.

Несмотря на значительные внешние успехи в миссионерской деятельности Осетинской духовной комиссии, были и теневые стороны. В отдельных случаях, по словам И. Беляева, «миссионеры побуждали осетин принимать крещение только путем раздачи денег и подарков без всякого научения догматам веры».

Так, грузинский священник — миссионер Николай Самарганов показал в отчете, что он за один крестил в Северной Осетии душ. «Но что то были за христиане, — пишет И. Беляев, — понять нетрудно. Новокрещенные из-за подарков крестились по нескольку раз или в случае отказа в деньгах и подарках легко переходили опять в магометанство, т. к. христианство было для них в полном смысле неведомо». По рассказам стариков, Самарганов просто записывал в метрические книги имена всех осетин, фактически даже не совершая крещения. Грузинский митрополит Иона следующим образом поучал в своем наставлении этого миссионера: «Предлагать крещение горцам по довольном научении в вере и отнюдь не считать исполненным звание и долг свой в торопливом и скором сподоблении крещения; стараться внушать первее силу христианского учения и руководствовать по всякому благонравию, без чего крещение, диким людям преподаваемое, будет величайшим злоупотреблением таинства веры христианской».
Проповедники-миссионеры требовали постоянного наблюдения и руководства со стороны грузинских экзархов, т. е. грузинские священники, считавшиеся по службе в Осетии, большей частью жили с семьями в Грузии, бросая свои приходы на произвол судьбы. Сам благочинный Самарганов жил в Карталинии и оттуда управлял осетинскими приходами. В году начальник войск в Кабарде Ушаков доносил митрополиту Ионе, что «в Дигорской области ни одного священника не находится и неизвестно куда они более уже года как уехали; дети остаются без крещения и умершие погребаются без всякого христианского обряда».

Грузинское духовенство, состоявшее в Осетинской комиссии, крайне неохотно отзывалось на призывы своих архипастырей вести обучение осетинских мальчиков грамоте, хотя только просветительской деятельностью можно было добиться успеха христианства в Осетии. Еще до открытия во Владикавказе в  духовного училища, грузинские экзархи пытались расположить осетин отдавать своих детей в пансион училища на содержание осетинской миссии. Но охотников учиться было мало: осетинымусульмане запугивали осетин-христиан, что русские хотят забрать таким путем всех учеников в Россию.

Осетинская духовная комиссия пришла к выводу, что действительное обращение осетин в христианство может быть достигнуто лишь подготовкой из детей их священников и причетников. Уже в первый год деятельности Владикавказского духовного училища в нем обучалось ученика — осетина и один ингуш. Для обучения имелось экземпляров осетинского букваря и катехизиса. По этим пособиям смотритель училища и преподаватель осетинского языка и Закона Божия грузин протоиерей Шио Двалишвили первоначально учил детей. Инспектором и учителем русского языка и арифметики был осетин Мжедлов. Он перевел на осетинско-тагаурское наречие священную историю с кратким катехизисом, впервые употребив буквы русской гражданской графики. Для поощрения воспитанников в получении дальнейшего духовного образования родителей их освобождали от общественных повинностей. Благодаря этой мере, воспитанников училища поступили в духовные семинарии. Один из них, Василий Цараев, по окончании Тифлисской духовной семинарии поступил в Московскую духовную академию, после чего стал преподавателем в семинарии, из стен которой он вышел.
Цараев также перевел ряд книг на осетинский язык. По словам М. С. Тотоева, Владикавказское училище сыграло значительную роль в развитии осетин. Для своего времени воспитанники училища «были единственными тружениками на ниве просвещения осетинского народа».

В году духовное училище открылось в Моздоке. В первый же год в нем было учеников. На жизни училища сказывалась, однако, тяжелая военная обстановка того времени. Моздок не раз подвергался нападениям со стороны горцев. В один из набегов Шамиля на город ученики несколько дней отсиживались в тайнике под домом духовного училища.
В году состоялось открытие духовного уездного училища в Ставрополе. С того времени как центр Кавказской области был переведен из Георгиевска в Ставрополь, стало возрастать и значение этого города. Его центральное для всего края местоположение вызывало к нему гораздо большее тяготение Кавказского духовенства, нежели к отдаленному и крайне неудобно географически расположенному епархиальному центру — Астрахани.

В году состоялось еще одно значительное событие в духовной жизни Северного Кавказа: после свыше лет пребывания в подчинении Астраханской епархии, этот край перешел в ведение новой Донской епархии. Первый ее епископ Афанасий получил наименование Новочеркасского и Георгиевского. Новый архиерей горячо ратовал за привлечение детей Кавказского духовенства к духовному образованию. Он попытался в году обязать асе Черноморское духовенство подпиской об определении детей в духовные училища по достижении лет, но и эта мера не дала желаемых результатов. Не помогли грозящие неисполняющим это распоряжение кары в виде отрешения от должности, денежного штрафа, удержания части доходов, вызова в Духовную консисторию в Новочеркасск и т. п. Черноморское духовенство, служившее к тому времени в приходах, по-прежнему оставалось глухо к призывам епархиального начальства о духовном образовании своих детей, обрекая тем самым их на темное невежество в самых элементарных богословских вопросах. Учреждение новой епархии не снимало вопроса об отдаленности епархиального начальства от Кавказской паствы и ее духовных пастырей. Астрахань и Новочеркасск находились одинаково далеко от Кавказской линии и Черномории, где располагались тогда основные населенные пункты Северного Кавказа. Для обширного Кавказского края, тяготевшего к своему военному центру — Ставрополю, естественнее всего было бы иметь там же и высшие церковные власти, которые могли бы опираться в своей деятельности на Екатеринодарское и Моздокское духовные правления.
Понимая эти назревшие требования, командующий войсками Кавказской линии и Черномории П. X. Граббе стал настоятельно добиваться перед царем Николаем I и Св.
Синодом учреждения независимой и самостоятельной Кавказской епархии. Все говорило об ее крайней необходимости. Территория нового края с каждым годом расширялась. По мере продвижения русских войск возникали новые казачьи станицы, образовывались новые церковные приходы.

Северному Кавказу никак нельзя было в обстановке суровой войны и широкой колонизации степных просторов края обойтись без своей епархии. На этот раз ходатайство кавказского военного начальства имело успех. апреля года царь Николай I утвердил доклад Св. Синода об учреждении новой Кавказской епархии. Ее епископу поведено было именоваться Кавказским и Черноморским.

Так после долгих лет подчинения Кавказской паствы в духовном отношении сначала Астраханской, а затем Донской епархии, была, наконец, открыта новая страница в церковной истории Северного Кавказа. За все предыдущее время регион был в управлении иерархов Астраханской епархии и одного новоучрежденной Донской епархии. Однако лишь немногие из них (епископ Гаий, епископ Платон Любарский и некоторые другие) оставили сколь-либо заметный след в истории развития и упрочения христианства на Северном Кавказе. Весь край теперь с нетерпением ждал приезда нового архипастыря в кафедральный город Ставрополь, связывая с этим событием свои надежды на значительные преобразования в духовной жизни кавказского населения.

< Предыдущая статья
Монастырь Гандзасар
Следующая статья >
Храм Св. Всеспасителя